О Б   А В Т О Р Е

    Было тяжелое и полуголодное детство, типичное для многих миллионов детей послевоенного периода. В то время жизнь была особенно тяжелой для детей, женщин и стариков, оставшихся на территории, оккупированной фашистской Германией. Масштабы разрушений, которым подверглась страна, трудно себе представить сегодня. Жизнь тогда продолжалась при почти полном отсутствии всего элементарно необходимого. Обеспечивались исключительно минимальные потребности для живых существ в образе человека разумного, а он инстинктивно и сознательно очень стремился выжить. Тогда эти страшные события воспринимались детьми и взрослыми по-разному.
    Для взрослых военный и первый послевоенный период включали в себя ужас, который нужно было преодолеть и пережить. Это нужно было сделать как для себя, так и для детей. Дети, не привыкшие к другой жизни, воспринимали все, будто так и должно быть. В моем детстве, как правило, преобладали не радужные надежды на лучшее будущее, а какая-то непонятно, откуда-то приходящая из вне уверенность, что все вскоре изменится, все будет нормально - будет что кушать и во что одеться. Возможно, что источником такой моей уверенности в скорую лучшую жизнь были самоотверженные заботы обо мне двух любящих женщин - матери и бабушки.
    Все так и происходило потом, но не сразу, а постепенно. Тогда - ждали возвращения отца с войны. Возвращение из немецкого плена создало в жизни семьи дополнительные сложности, но все же, через какое-то время, жизнь сделалась более надежной и жить стало даже как-то веселей.
    Воспоминание: Зимний вечер. Все сидим за простым столом, без скатерти, которая сгорела из-за моей оплошности. Тускло светит керосиновая лампа. На столе, в тарелке стынет сваренная в мундирах картошка - основная еда того времени. Хлеб был не каждый день - но для детей взрослые всегда экономили продукты питания. Откуда-то появлялось на маленьком блюдце немного подсолнечного масла, загадочного и приятно пахнущего. В это масло и в серую по цвету соль обмакивали картошку, прежде чем ее съесть. Отец, держа картошку в руках, говорит: "Вот так и наша Земля, сверху она почти остыла, а в середине еще очень теплая, даже горячая." Мне казалось, будто бы я знал с самого рождения, что наша Земля круглая, подобно картошке, Солнцу и Луне. То, что Земля должна быть горячей внутри, легко представлялось: когда-то она была маленьким солнцем и поэтому остыла раньше, чем наше Солнце - большое, далекое и горячее. Почему я решил, что Солнце больше нашей Земли, я не помню, может мне кто-то об этом сказал. "Почемучкой" я не был - я мало спрашивал, а больше думал, когда оставался один. Хотя, беседы со взрослыми на просветительные темы меня сильно интересовали и я воспринимал их с большой радостью. Любил играть с ребятами во дворе, слушать и сочинять страшные истории. Летом ходили купаться на ближнее озеро, заходили по дороге в подведомственный сад за яблоками, где, бывало, на нас садовник-сторож организовывал засаду.
    Я тогда не задавал себе вопрос, почему Луна может ярко светить ночью, хотя она холодная? Я четко знал, почему это происходит. Это было для меня понятным. Возникали ассоциации: свет от настольной лампы отражается стеклянными предметами, например, игрушечным шариком. Точно так же, как блестит шарик, светится и холодная Луна в лучах горячего Солнца.
    Эта наука была проста и понятна мне. Совершенно не понятными были высказывания моей очень справедливой и доброй бабушки. Она рассказывала о том, что Бог находится на небе, он видит нашу Землю и каждого из нас. Я спрашивал: почему, если он видит нас, мы не можем видеть его? - наверное, он очень маленький? И здесь бабушка, имевшая четыре класса образования, отвечала мне, что увидеть сильно большое еще сложнее, чем увидеть сильно маленькое. К тому же, Бог не просто находится на небе, он - на седьмом небе.
    Я пытался представить себе это седьмое небо, и это было трудным занятием. Таким же трудным, как и представить то, что наша жизнь в этом мире быстротечна. По утверждению бабушки, вся наша жизнь, продолжительностью, предположим, в сто лет на нашей Земле, равна одной "маленькой секундочке" на том далеком от нас седьмом небе, где живет Бог. Это понять было не возможно. В то что это так, можно было верить или не верить. Я не очень доверял тем вещам, которые не мог понять. Всегда пытался найти объяснение непонятному. Может быть, это была любознательность, а может, какая-то вредность, вроде "червя недоверия".
    Много лет спустя, закончив школу и институт, изучив массу литературы по физике, астрономии, космологии, квантовым системам, теории поля и теориям относительности, я задавал себе вопрос: откуда, даже очень разумная, но малообразованная женщина - моя любимая бабушка, могла знать эти "божественные вещи", находящиеся в согласи с многими выводами современной науки? В частности, с выводами специальной теории относительности.
    Занимаясь в Киевской средней школе № 70, я не испытывал особой любви к физике, хотя изучал ее прилежно и по всем ее разделам имел оценки - хорошие или отличные. Уже тогда, меня не удовлетворяли многие из объяснений, которые давала нам физика относительно процессов магнетизма и электричества.
    Во-первых, мне очень хотелось понять, какие процессы первичны - магнитные или электрические - что возникает раньше? И хотя, в то время, нас учили, что процессы магнетизма и электричества взаимосвязаны и происходят одновременно, я, для себя, составил свою схему, которая не шла в противоречие с утверждением о том, что изменение магнитного потока, пересекающего замкнутый контур проводника, вызывает в нем электрические токи. Моя схема связывала магнитные "наружные проявления", вне проводника, с "внутренними" - в проводнике. Когда я это понял, то почувствовал для себе почти предельную ясность в этом вопросе. Очередность магнитных и электрических процессов, после этого действия, легко определялась.
    Занимаясь в Киевском политехническом институте, и изучая, в числе других предметов, курс теоретической механики, я с удовольствием посещал нашу главную научную библиотеку. Она тогда называлась "Библиотекой КПСС". Сейчас это "Библиотека Верховной Рады." Я просто проглатывал интересующую меня литературу. Как в школе, так и в институте я пытался найти ответ, на те неясности, о которых со временем узнал, что они относятся к идеализациям в физике.
    Однажды, в школе, я сильно "пристал" к учителю физики с выяснением первородных причин, создающих разные возможности для электрически заряженных частиц (±) - взаимно либо притягиваться, либо отталкиваться. Учитель мне объяснял, "что есть что" и как все это действует друг на друга. Электрические процессы в электролитах более походили на правду. Но снова оставался не решенным вопрос: благодаря чему проявляются такие разные взаимодействия этих заряженных частиц: в одних случаях притяжение - в других отталкивание?
    Через многие годы я понял, что, если не сосредотачиваться на "источниках" и "стоках", а воспринимать только заряды, то возникают другие вопросы. Они сводились к попыткам понять что такое "плюс и минус" в реальной жизни этих частиц. То, что эти символы (±) не реальны, а абстрактны, я почувствовал сразу, но понял позже. Чтение трудов француза А. Пуанкаре, ярко рисовало мне картину, как один из оппонентов Дж. Максвелла, хотел понять из теории магнетизма и электричества, что такое "наэлектризованный шар". Оказалось, что понять это невозможно.
    Тогда, в счастливые годы моего далекого детства, мой учитель физики, измученный попытками объяснить необъяснимое, закончил дискуссию словами: "Так принято! И запомнить это - очень просто!" Разговор был окончен, но поиски неизведанного для меня только начинались. У меня тогда было впереди очень много времени. Совершенно не так, как сегодня. В своих рассуждениях по вопросам связи с реальностью абстрактных математических знаков (±), обозначающих определенные свойства частиц, тех частиц, которые мы назвали электрически заряженными, я постепенно шел от рассмотрения среды электролита к внутренней среде проводника. Они были в чем-то похожи, но имели заметные отличия. Затем пришла идея, что каждая из принятых нами электрически заряженных частиц должна просто иметь два противоположных собственных полюса, а не один знак - на каждую из частиц.
    Это уже была другая абстракция - физическая, а не математическая. Ее нужно было решать, но она была ближе к реальности и поэтому проще поддавалась пониманию. Решению задачи уже помогали не абстрактные электрические заряды, а источники и стоки, определенные Максвеллом, как необходимые для электрических токов. Решению, связанному с нахождением причин магнитных и электрических взаимодействий, помогали дипольные магнитные системы, заставляющие внешнюю по отношению к ним среду проникать и перемещаться внутри магнитных систем - по их внутреннему каналу, названному магнитопроводом.
    Взаимодействие двух сред внешней к магнитам и внутренней, проходящей через магнитные системы, а ни что другое, вызывает, в определенных случаях, взаимное сближение или взаимное отталкивание магнитных систем. Собственно, магнитные системы оказались ничем другим, как системами, расположенными и перемещающимися во внешней среде, при условии, что внутренняя микросреда перемещается внутри магнитной системы. Такая среда сначала входит в систему, а затем выходит из нее, попадая во внешнее пространство. Внешняя среда проходит через полюса магнитных систем и магнитопровод в полном согласии с поведением немного абстрактных магнитных "силовых линий", входящих в Северный магнитный полюс, и выходящих из Южного. При сравнении взаимодействии двух сред - внутренней и внешней, относительно легко решался вопрос, почему одноименные магнитные полюса отталкиваются а разноименные - притягиваются.
    Воспоминания из ближайших к нашему времени дней: конец тысячелетия. Мой друг, с почти детских времен, - Куткин Володя, обладавший большими природными способностями по части гипноза (не меньшими, чем у знаменитого Кашпировского), знакомит меня с директором одного из научно-исследовательских институтов. Его институт на то время успешно занимался решением практических задач физики. Как-то, во время одной из встреч в киевском Гидропарке, мы обсуждали теоретические дебри многочисленных научных проблем физики - те дебри, в которые завели нас теоретики. Я сказал, что у меня есть своя - новая теория, которая позволяет выйти на реальность и избавиться от физических парадоксов. Так вот, этот директор института взялся познакомить меня с именитыми теоретиками, с которыми я мог бы обсудить связь физики с реальностью. Для меня было полной неожиданность, когда директор сообщил, что договорился о моей встрече с академиком Фоминым, Петром Ивановичем. Академик П.И. Фомин работал в то время в институте теоретической физики, что в Феофании - под Киевом. На то время, он был именитым ученым, патриархом и корифеем теоретической физики, ученым, известным в мировых научных кругах, а не только на Украине и в странах ближнего зарубежья.
    Меня удивила легкость, с какой было получено согласие академика на встречу со мной. Своему протеже я, по этому поводу, ничего не сказал. Только подумал, что ученые, наверное, хорошо знакомы друг с другом, возможно, даже, находятся в дружеских отношениях. Еще я подумал, что, может быть, отказывать, в таких случаях, в их среде не принято. Будучи от природы человеком скромным и, в известной мере, реалистом, я не мог предположить, и совершенно справедливо, что академика может заинтересовать абсолютно неизвестная личность, если она даже, ни с того - ни с сего, предлагает обсудить неясные вопросы теории взаимодействий и, в частности, вопросы гравитации.
    Итак, предварительно переговорив с академиком по телефону, я, в назначенное время, вхожу в просторный, но скромно обставленный институтский кабинет. Фомин - крепкий и бодрый старик, встает из-за большого массивного стола, стоящего в центре кабинета, и идет ко мне навстречу. Я называю себя. Мы пожимаем друг другу руки. Академик садится и предлагает сесть напротив, немного справа от него. Слева от меня, в глубине кабинета, стоит совсем маленький столик, за которым, сидят два человека. Петр Иванович, легко кивает головой в сторону сидящих там людей и говорит, обращаясь ко мне:
   - Это мои помощники - математики.
Я четко не знал, как себя вести в случае такого, в какой то степени, странного коллективного представления, и пробормотал:
   - Очень приятно
Обменялись фразами "не о чем". Он почему-то спросил меня, как там Россия и когда я приехал в Киев. Я ответил, что я здесь давно, со дня рождения, и последнее время, никуда не выезжал. Он оглянулся на своих помощников и в глазах у него, вместе с недоумением, засветилась искорка лукавства. Я слышу вопрос:
- Александр Петрович … что вы заканчивали…?
В его протяжном вопросе как бы звучала неловкость, за то, что он будто бы знал, что я заканчивал, но потом забыл. Казалось, что он просто хотел, чтобы я ему напомнил об этом.
- Киевский политехнический, в 1964 году.
Он снова оглядывается на своих помощников, потом смотрит на меня. На его приятном, гладком, не морщинистом лице играет улыбка, лукавых искорок в глазах светится все больше и больше. Мне показалось, что манера его поведения со мной, напоминает какую-то известную комическую ситуацию, кем-то описанную, кажется из жизни уже немолодого писателя Льва Толстого. Помню, что я тогда подумал: "Академик, как и великий писатель, обладает большим чувством юмора - в старости." Мое предположение оправдалось. Он спросил:
- Только политехнический? почему же вы решили заниматься физикой? Почему не пришли в театр оперы и балета и не попробовали исполнить там какой-нибудь танец? Все почему-то думают, что физикой может заниматься каждый!
Такой поворот в нашей встрече был для меня неожиданным. Я не знал, как продолжать разговор. Хотелось ответить академику, что физика, а не балет, мое призвание с самого детства. Почему-то хотелось оправдываться, сказать, что я достаточно полно изучил 4 тома трудов Эйнштейна, неплохо знаком с работами Максвелла, Пуанкаре, Шредингера, Бома, Бройля, Ландау и других именитых физиков-теоретиков. Я посмотрел на математиков, они с любопытством смотрели на меня. Возможно, что такая ситуация начала их забавлять. Петр Иванович посмотрел на меня снисходительно и решил "добивать" постепенно:
- В каком институте вы работаете?
- Сейчас я работаю в одном научно-производственном объединении. После окончания политехнического, первое время работал в институте газа.
- Разве есть такой институт? Чем же он занимается?
- Этот институт, кроме теоретических разработок, занимался внедрением новой техники.
- А при чем здесь физика?!
Я молчал, сраженный наповал. Возможно, Петр Иванович, поняв, что я уже не в состоянии отвечать, пожалел меня и совершенно мягко и по-доброму спросил:
- Так что же вы от меня хотите?
- Я принес вам несколько фрагментов из моей неизданной книги. Она сделана только в компьютерном варианте. Название книги - "Каскады Большой Вселенной". Здесь - материал для статьи в "Украинский физический журнал" Я раскрываю совершенно новую физическую идею: все взаимодействия, проявляемые в нашем мире, не возможно объединить даже теоретически. Если бы мы хотели выполнить это практически, то должны были заняться созданием новой вселенной внутри уже имеющейся. Реально в природе происходят не процессы объединения и разъединения взаимодействий, а процессы их преобразований. Они связаны с системой наблюдателя. В силу этих процессов, гравитация должна быть совершенно другой. По структуре, это такое же взаимодействие, как и сильное ядерное, но меньшего масштаба.
Подал академику тонкую стопочку печатного текста. Он взял ее в руки, бегло глянул на титульный лист и медленно положил на край стола.
- Оставьте, мы посмотрим.
Я почувствовал второе дыхание, набрался смелости и спросил:
- Петр Иванович, если вы согласитесь, с тем что я здесь утверждаю, вы сможете порекомендовать мою статью в УФЖ?
Возможно я здесь перегнул. Я уже пожалел о том, что спросил об этом у академика. Уж лучше бы моя статья осталась лежать у него на столе сколько угодно долго, или пусть он бы выбросил ее в корзину, после того, как я уйду. Не нужно было задавать лишних вопросов. Я чувствовал, что мы видимся в первый и последний раз. А если это так, то тогда бы я, даже предположительно, не смог бы узнать о судьбе моей статьи. А мне этого так хотелось! Но можно ли узнать или предположительно вычислить "вероятность невозможного?".
- Никогда я этого не сделаю. Я не буду рекомендовать вашу статью ни в какой из журналов. Как я могу это сделать? Извините! Вот вы здесь что-то рассуждали о гравитации, а ответьте, знаете вы что такое тензорные поля?
- Я не использовал эту математическую абстракцию в теории взаимодействий и в описании гравитации.
- А вы знаете, что в науке существует преемственность. Каждая новая теория, должна опираться на уже существующие в науке понятия и теории или даже гипотезы. Нельзя физическую теорию создавать из ничего на ровном месте. Так что извините, вашу статью я никуда рекомендовать я не буду.
И вдруг на меня исходит какое-то умиротворение и спокойствие. Я подумал: "Именно все так и должно быть". Я встаю, беру со стола свою статью и говорю:
- Петр Иванович, извините, что я вас побеспокоил. Я не буду утруждать вас зря. Вам не нужно зря тратить время на чтение моей статьи. Я понял что эта затея с моей стороны была неоправданно легкомысленной.
Академик встает из-за стола, берет меня за локоть руки и провожает к двери, говоря:
Вы уж на меня не обижайтесь, на старика. Каждый должен заниматься своим делом. Наука это не игра в бирюльки.
У двери он подал мне руку, мы попрощались.
- До свидания.
   Только когда я пришел домой, меня осенила четкая мысль: "Он меня вначале принимал за другого! Он принял меня за однофамильца - российского физика-теоретика, статью которого, написанную вместе с соавторами Пономаревым и Обуховым я прочитал, как только она вышла в издании отдельной брошюрой. Я тогда вручную скопировал некоторые страницы и исписал их пометками. Потом через несколько лет я несколько раз возвращался к этой статье. Это было в конце восьмидесятых. Статья трех авторов мне тогда понравилась. И хотя в ней были сплошные нерешенные вопросы, она перекликалась с моими недавними настроениями, вызванными поиском "правильной" геометродинамики Вселенной. Это было связано с установлением связи гравитации с "полнокровной" семьей остальных взаимодействий. Я уже тогда шагнул далеко вперед в раскрытии этой загадочной темы, установив, для себя связь, существующую между преобразованиями взаимодействий и наблюдаемой реальностью нашего мира. Моя схема геометродинамики развития Вселенной вошла в книгу "Узники Вселенной", изданной в 2006 г.
    "Так вот в чем дело - подумал я, - он принял меня за совершенно другого Барвинского!" - Этим можно объяснить нормальный прием вначале встречи и наше довольно странное расставание. Все стало на свои места. Все стало понятным.
    Я чувствовал, что второй встречи с академиком у меня уже не будет. Это чувство меня не обмануло. Хотя все зависело от П. И. Фомина. Через три года после нашей встречи я позвонил в его институт и узнал, что он по-прежнему работает там. Я, как и тогда, назвал себя. Секретарь соединила меня с академиком. Голос его совершенно не изменился и был достаточно "сочным", как тогда при нашей первой встрече. Я подумал, что ему, наверное, скоро будет 85, а может, больше - какой он молодец.
- Петр Иванович! Здравствуйте! Вас беспокоит Барвинский, но не российский, а украинский. Помните…
Он вспомнил.
- Хочу подарить вам свою книгу. Она недавно вышла в свет. В ней рассказано о том, что не раскрыл мой российский однофамилец. Я хотел бы встретится и подарить вам эту книгу.
- Я сейчас сильно занят. Еду через пару дней в Болгарию - на семинар. Если вас не затруднит, оставьте вашу книгу на проходной у швейцара. Я его предупрежу. Через неделю вернусь и посмотрю. Напишите на книге свой номер телефона. Я вам позвоню.
    На первом чистом заставном листе я написал свой номер телефона и несколько слов о том, что сильно рассчитываю на поддержку Петра Ивановича. Я сразу же поехал в чудесную Феофанию. С удовольствием прогулялся каштановой аллеей. Это были места, где 15 лет назад на производственной базе института Зоологии работал мой старший сын Николай. Я часто с ним тогда встречался, помогал ему делать террариумы и стеллажи. Мы в то время иногда появлялись в тех местах с младшим моим сыном Борисом и моей женой. Рядом - напротив был институт теоретической физики. Сейчас его тяжело было узнать как с наружи, так и внутри. Само здание и территория выглядели не просто неухоженными, но и сильно запущенными. Видно было, что ремонт здесь не делался очень давно. По всему периметру здания прямо из под фундамента росли какие-то кусты и молоденькие деревца. Отделочная плитка осыпалась. Возле здания стояли машины, их разгружали молодые ребята. Это были "фирмачи", взявшие в аренду помещения института. Вспомнил начало 90-х, когда в институте проводился международный семинар "по электрону". Тогда все здесь сверкало и блистало. Подумал: "Приспосабливаются, как могут, - нужно выживать". Не все здесь изменилось к лучшему, ни в институте, ни на чудесной земле Феофании. Отдал книгу дежурному вахтеру. Было до боли грустно смотреть на все, происходящее вокруг. Прошло месяца два. Позвонил в институт. Узнал, что Петр Иванович работает, но на месте его не было. Я изредка позванивал и, видимо, надоел своими вопросами девушке-секретарю. Она назвала мне прямой рабочий номер телефона академика, сказав: "Звоните ему прямо в кабинет. Чаще всего, он бывает с одиннадцати до двух." Девушка была секретарем не только у директора института.
    Через какое-то время мне удалось созвониться с Петром Ивановичем. Он, как и раньше, был сильно занят и на мое предложение о встрече ответил, что у него на это совершенно нет времени. Причем, начал обстоятельно рассказывать, что ему предстоит выполнить, вплоть до начала отпуска. Потом добавил:
- Позвоните мне месяца через три.
- Петр Иванович, а как моя книга, вы посмотрели ее?
- Своим гипотезам вы не даете математического подтверждения. Получается физическая демагогия. Вы не физик.
- Действительно, в книге - минимум математического формализма. Считаю, что такой формализм мало связан с истинной физикой. Я его минимально применил в схематических формулах, там где нужно было раскрыть сложное проявление гравитации. Я ставлю физическую идею впереди математических формул. В частном случае считаю, что не математика, а физика - ее первичная идея - должна устанавливать связи между законами классической механики и принципами механики квантовой.
- Вы ошибаетесь. И кстати, такую связь давно установил (…?), - академик Фомин назвал фамилию ученого, я не расслышал и переспросил. Он еще раз повторил - и снова нечетко. Я попытался записать по звукам, на что похожа эта фамилия, но не успел. Академик продолжал:
- Вы не правы в отношении математики. Она может все, а физика без нее - ничто. Математика ставит физику и другие разделы науки в четкие рамки. Поэтому эти науки и называются точными.
- А как первично установить, что наша Земля и планеты круглые? Это сделали не математики, а экспедиция Магеллана, визуальные наблюдения и мысленный эксперимент Дж. Бруно и Н. Коперника.
- Это не меняет сути дела. Без математики физика превратилась бы в ботанику или в философию.
    Я уже собрался ответить, что не отрицаю огромной роли математики в точных научных дисциплинах, но считаю, что в физике, как и химии, роль математики вторична и, определенным образом, ограничена. Хотелось сказать, что математика в этих дисциплинах выступает техническим средством количественного определения искомых параметров систем и процессов и не должна подменять собой первичную физическую или химическую идею. Но вдруг, я почувствовал непреодолимую усталость и даже какую-то апатию к предмету нашего разговора.
    "Мне не удастся ничего доказать. Все слова, слова …"
    Мы попрощались. Я много раз мысленно "проигрывал" наш разговор. Думал, как бы он смог повернуться и пойти по-другому. Думая о не расслышанной фамилии неизвестного мне ученого, я пришел к выводу, что им мог быть только Лью Пейдж. В Советском Союзе критика теории относительности А. Эйнштейна преднамеренно замалчивалась и даже более - не допускалась.
    Сегодня ни до Л. Пейджа, ни до Эйнштейна, ни до их теорий никому нет дела. Есть более актуальные вопросы, связанные, одной своей стороной, с выживанием массы экономически незащищенных людей, живущих по инерции в этой резко изменившейся стране, ставшей для них чужой. Другой стороной всех этих дел, достойных внимания, сделалось первичное накопление капитала, которое переросло в беспредельное, не имеющее границ стремление к обогащению. В тех и других случаях, мы имеем дело с социальными вопросами, которые на первых порах становления новых отношений в обществе и в государстве, возможно, с умыслом, не были решены законодательством.
    Вы уже смогли убедиться, что материал, помещенный в этом сайте, не имеет никакого отношения ни к политике, ни к социологии, как наукам. Но чтобы подвести черту, хотя бы пунктирную, в плане выявления отношений, существующих между резко отличающимися друг от друга научными сферами - гуманитарной и технической, необходимо сказать следующее: "Законы природы, в развитии любых своих систем и подсистем, имеют много общего между собой, независимо от сферы их познания - технической или гуманитарной." В силу этого, физика способна очень доходчиво раскрывать законы развития общества, а существующий уровень развития политики и социологии в обществе и государстве, бесспорно влияет на уровень развития физики.
    Возможно, что из-за старых жестких установок, принятых в науке "сверху", в те "добрые" советские времена, мы сегодня пожинаем горькие плоды: ни в одной из научных библиотек Украины вы не найдете работ Л. Пейджа. Отсутствует и номер журнала "Physical Review" за февраль 1936 г., - в нем, в каком-то роде, Л. Пейджем была дана критика незавершенной теории относительности Эйнштейна. Создается впечатление, что этот номер журнала был просто изъят из комплекта 1936 года. Остальные номера - до и после - находятся в книгохранилище, их очень просто заказать. Собственно, можно заказать отсутствующий номер журнала из центральной научной библиотеки Москвы или из столичных библиотек любой европейской страны. Но я уже не думаю об этом. Я думаю о другом: "Как катастрофически мне не хватило времени!"
    В этом, 20007 году у нас, бывших школьных друзей, была встреча по поводу 50-тилетнего юбилея нашего выпуска. Кто-то из товарищей спросил меня, доволен ли я результатами своей жизни и присутствует ли у меня чувство полной своей реализации? Я ответил, что для такого чувства мне не хватило немного времени. И это, действительно, правда. Чтобы закончить эту тему, или поставить многоточие, мне нужно, отбросив, ложную скромность сказать о том что мною за период с 1986 по 1999 гг. были разработаны две физические теории:
    1 - теория каскадного строения Большой Вселенной и
    2 - новая теория взаимодействий. В эту теорию подсистемой входит новая теория гравитации.
    Согласно этим новым теориям, гравитация является таким же сложным взаимодействием, как и сильно ядерное. Выясняется, что подсистемы и системы, взаимодействующие "при помощи" гравитации, испытывают на себе не только силы взаимного притяжения, но и силы взаимного отталкивания. Гравитация перестает быть "однобокой белой вороной" в семье классических взаимодействий. Определено, почему гравитация, для нашего наблюдателя, проявляется в образе самого слабого из всех классических взаимодействий.
    Благодаря двум названным физическим теориям, каждое из взаимодействий получило свое место и очередность возникновения для нашего наблюдателя. То и другое создавалось двумя формами условно первичного - фундаментального взаимодействий в отрезках времени, связанных с развитием межкосмических систем. Мы вышли на понимание новой реальности квантовых систем. Новая реальность позволила нам "разоблачить" нашу глобальную систему - Вселенную.
    Наша Вселенная оказалась обычной квантовой системой в ряду систем, подобных ей. Потрясающая ее "обычность" особенно четко определяется, и не только в мысленных экспериментах, но и наяву. Но такое ее новое определение "наяву", а не в мысленном эксперименте способен дать совершенно другой наблюдатель. Этот "чужой" для нас наблюдатель находится в системе, внешней к нашей Вселенной, он может воспринимать нашу глобальную систему в образе двух кварков мезона. По существу, такой внешний к нам наблюдатель должен находиться в чужом, внешнем к нашему космосу, сверхглобальном космическом пространстве.
    Если бы меня спросили, чем бы я хотел заняться, после "разоблачения" Вселенной?, то я бы, не кривя душой ответил: "Медициной!", как мой отец и мать. Медициной в самом широком смысле слова и в самых тесных ее контактах с генетикой. Для продления жизни "рода человеческого" в пределах Большой Вселенной, нам нужны не только чистая экология, здоровый способ жизни - с физическими нагрузками, витаминами, правильным питанием и психологической коррекцией. Нам нужно нечто большее.
    Это "большее" выходит за пределы даже "стволовых клеток", способных в очередной раз подарить нам какое-то продление полноценной жизни - до только тех пор, пока наш "собственный" генетический код не будет стерт совершенно. Подобное продление жизни нам дарует чистый воздух, правильный образ жизни, витамины, положительные эмоции и многое другое. В продолжение этого плана, медики и генетики просто обязаны найти своеобразный переключатель генетического кода. Возможно, он существует на уровне определенной железы, следящей за развитием биологических регулируемых систем. Возможно, что такой регулятор существует в каком-то другом виде. Но он должен быть способным выполнять внутреннюю регуляцию наших биологических часов - гипоталамуса. Этот гипотоламус является своеобразным гибридом скопления множества нервных клеток и железы внутренней секреции. Именно гипоталамус следит за регуляцией соотношения уровня гормона роста человека и гормона его полового созревания. Человек разумный, как биологическая система в ее отношении к внешней среде на протяжении всей жизни способен выйти еще на один новый уровень познания. После такого познания, мы перестанем думать, что Природа ошибочно, дала нашему мозгу непонятную избыточность. Эта мнимая избыточность нашего мозга, по меткой аналогии И. С. Шкловского, может сравниваться с ненужной и слишком большой избыточностью длинны клыков саблезубого тигра, давно вымершего. После нового познания в отношении истинных наших систем-регуляторов наших биологических часов, мы сможем думать дальше: "Дай Бог, чтобы нам хватило извилин мозга, для длительного выживания в сложном мире каскадов Большой Вселенной". Хочется надеяться, что с такой задачей мы справимся.